Это было первое утро свободы. Наконец-то он был свободен от всего того, что тяготило его в последние годы, будто гири на корнях. Он больше не был должен никому и ничего. Ни обязательств, ни обещаний, ни долгов, ни рамок или оков. И впереди только неопределенность и свобода – все пьянящее множество возможностей и путей. И все зависит теперь только от него самого. Дарованная Богом свобода воли. Это было первое утро счастья в его жизни. И он точно знал, что далеко не...
Далее
Он мечтал всегда. Сколько себя помнил. Окружающие деревья просто ждали, пока он вырастет, зная, что нет ничего хуже для мечты, чем обыденность и цинизм жизни – вот и ждали, пока он станет таким же, как они: грустным, с поломанными ветками и местами содранной корой, тихим под дождем и усталым под солнцем. Но время шло, он рос, мужал, терял, как и все, кору, ветки (одну «слишком прочную и особо мешающую» люди ему попросту отпилили, что было очень больно, но, все же, не смертельно), но все не переставал мечтать. И крона его во все дни, в любую погоду, не смотря ни на какие трудности и горечи была раздражающей их, обывателей: с полуулыбкой и взглядом, устремленным куда-то...
Далее
Он проклюнулся из семечка так давно, что уже никто в этом лесу не мог бы точно сказать, когда это было. А тех, кто был тому свидетелем, уже давно не было здесь: кто-то стал мебелью, кто-то – дровами и отдал свои уголь и золу на пользу человеку, а кто-то просто умер от болезни и, упав, превратился в пищу для живущих. Он не был сварлив, угрюм или сноблив, не смотря на свой более чем почтенный возраст. Он знал и помнил столько всего, даже половина чего не поместилась бы во все книги, которые возможно было бы из него сделать (но, слава Богу, до этого никто не додумался). И он рад был бы скоротать время и освежить память, рассказывая свои истории кому-нибудь, но никто не хотел его слушать: деревья вокруг либо болтали листьями, либо спали, когда болтать было не о чем; птицы… те вообще, казалось, болтают всегда; а люди просто ходили мимо, восхищались им, фотографировались рядом с ним и никому даже в голову не приходило, что дерево может рассказать какую бы то ни было...
Далее
Она не была такой уж молодой – не вчерашний саженец, уж точно. Но от этого вовсе не была менее счастливой. Пожалуй, наоборот: не размениваясь по мелочам, она хотела связать свою жизнь с настоящим, понимающим ее древенем. Все вокруг несколько лет доставали ее: «Выходи замуж, пока не поздно! Останешься старой и одинокой черемухой». Но она верила в то, что где-то есть он, тот самый. Как говорил ее любимый поэт Омар Хайям: «Уж лучше будь один, чем вместе с кем попало». И однажды она встретила того, о ком думала, свою родственную душу. И вот теперь она в подвенечном платье, и счастлива, и будет счастлива впредь, потому как выходит замуж за того, кого...
Далее
Ее печаль была глубокой и непоправимой. Даже яркое солнце и теплое лето не могли ее рассеять. Это уже не было горе, потому как много воды с тех пор унесло Рекой Времени, но печаль осталась, и ничто ее не могло излечить. Теперь она хотела только одного: стоять на этом берегу, и с тихой полуулыбкой предаваться приятным воспоминаниям. О том, как счастливой она когда-то была, о том, как счастливы были ее близкие деревья, о том, что все казалось возможным и это ощущение делало их свободными, и наполняло сердца радостью и...
Далее