Это было первое утро свободы. Наконец-то он был свободен от всего того, что тяготило его в последние годы, будто гири на корнях. Он больше не был должен никому и ничего. Ни обязательств, ни обещаний, ни долгов, ни рамок или оков. И впереди только неопределенность и свобода – все пьянящее множество возможностей и путей. И все зависит теперь только от него самого. Дарованная Богом свобода воли. Это было первое утро счастья в его жизни. И он точно знал, что далеко не...
Далее
Он мечтал всегда. Сколько себя помнил. Окружающие деревья просто ждали, пока он вырастет, зная, что нет ничего хуже для мечты, чем обыденность и цинизм жизни – вот и ждали, пока он станет таким же, как они: грустным, с поломанными ветками и местами содранной корой, тихим под дождем и усталым под солнцем. Но время шло, он рос, мужал, терял, как и все, кору, ветки (одну «слишком прочную и особо мешающую» люди ему попросту отпилили, что было очень больно, но, все же, не смертельно), но все не переставал мечтать. И крона его во все дни, в любую погоду, не смотря ни на какие трудности и горечи была раздражающей их, обывателей: с полуулыбкой и взглядом, устремленным куда-то...
Далее
Она не была такой уж молодой – не вчерашний саженец, уж точно. Но от этого вовсе не была менее счастливой. Пожалуй, наоборот: не размениваясь по мелочам, она хотела связать свою жизнь с настоящим, понимающим ее древенем. Все вокруг несколько лет доставали ее: «Выходи замуж, пока не поздно! Останешься старой и одинокой черемухой». Но она верила в то, что где-то есть он, тот самый. Как говорил ее любимый поэт Омар Хайям: «Уж лучше будь один, чем вместе с кем попало». И однажды она встретила того, о ком думала, свою родственную душу. И вот теперь она в подвенечном платье, и счастлива, и будет счастлива впредь, потому как выходит замуж за того, кого...
Далее
Ее печаль была глубокой и непоправимой. Даже яркое солнце и теплое лето не могли ее рассеять. Это уже не было горе, потому как много воды с тех пор унесло Рекой Времени, но печаль осталась, и ничто ее не могло излечить. Теперь она хотела только одного: стоять на этом берегу, и с тихой полуулыбкой предаваться приятным воспоминаниям. О том, как счастливой она когда-то была, о том, как счастливы были ее близкие деревья, о том, что все казалось возможным и это ощущение делало их свободными, и наполняло сердца радостью и...
Далее
На Васильевском острове в Петербурге он жил уже давно. Например, он пережил блокаду и чудом уцелел – в него не попал снаряд или бомба, его почему-то не срубили на дрова суровейшей зимой 1941-го и очень холодной 1942-го. Не меньше ему повезло и в том, что при восстановлении города после войны многие дворы переделывались, старые и больные деревья спиливали, чтобы заменить их молодыми, но его это не коснулось – в тот момент он не был ни старым, ни больным. В общем-то, и сейчас он не был таковым. Но самое главное, что он сохранил – это интеллигентность и воспитанность настоящего петербуржца. Мало кто знал, как много он пережил – он никогда не козырял этим, никогда не упрекал тех, кто не пережил того же. С ним рядом всегда было хорошо и легко...
Далее